Город-где-всегда-лето
31 Янв 2008, 22:32
В самых давних моих детских воспоминаниях есть С. Я даже в детстве периодически жила в их доме. Мои родители мотались повсюду, на машине, поезде и самолете. Каждый отпуск у нас был связан с переездами.
Она же в моем сознании была неким оплотом оседлости. Правда, у нее был альбом с фотографиями, где С со своими подругами плещется в крымских волнах. Мы даже однажды встретились с ней в Ялте. Но я тогда была так мала, что не усмотрела в этой встрече ничего удивительного. Я-то знала, что если в любой момент приехать в Город-где-всегда-лето (мы приезжали сюда только на летние каникулы), вдохнуть воздух, напоенный дыханием множества пышных лиственных крон, пройти через арку в их двор, и глянуть на окна их квартиры, то в них всегда по вечерам можно увидеть желтый приветливый свет. А если подняться на третий этаж и надавить кнопку звонка, то за дверью послышится шарканье стоптанных тапочек и бабушкин голос поспешит скрасить ожидание торопливым «Иду, иду», а если стрелки часов показывают больше 6 вечера, то С тоже дома.
Мы кочевали из поселка в поселок, из одного жилья в другое и когда я приезжала в Город-где-всегда-лето, эта квартира казалась мне неизменной, как вековой замок. Ведь 10 моих лет были для меня тогда всей жизнью, а для этой квартиры лишь малым сроком. Как и я – любопытная девчонка с двумя косичками казалась себе средоточием мира, а для этой квартиры с множеством картин на стенах и старым секретером, где всегда лежала стопка пожелтевших журналов «Наука и жизнь» - лишь одной из многочисленных гостей.
После смерти отца у С началась гипертония, после смерти матери – диабет. Она всегда жаловалась на плохие нервы и близкие даже подшучивали над ней за глаза, безнадежно отмахиваясь рукой, со словами «всегдашняя история». Они не верили ей и слегка насмешливый тон при упоминании С в разговоре считался обязательным.
И сам дом после смерти бабушки тоже, казалось заболел. Обнаружилось, что С все это время была лишь взрослым ребенком, вечной девочкой, которая ни во что не вникала за столько лет жизни с бабушкой (её матерью). Сперва она полагалась на отца и мать, потом работа спасала ее от домашней суеты (даже больная С. не шла в поликлинику - ибо менять привычный уклад было неуютно, это так нарушало равномерную циркуляцию времени, что она просто двигалась по обычаю - на работу) , потом болезни и старость спасали ее от множества хлопот, которые она по привычке откладывала «на завтра», и от угрызений. Дом зарастал, становился чуждым и неизведанным. Сперва одичал погребок под кухонным подоконником, затем отбились от рук огромные антресоли. И даже шкафы в бабушкиной комнате поглядывали недоброжелательно, упрямо храня память о прежней хозяйке. С. разводила руками и смирялась. Унитаз рычал на неё, раковина фыркала и кран плевался, и у нее не было ни сил ни желания укрощать их. Но она часто плакала, сетуя на собственное бессилие.
Потом «джунгли» захватили всю дальнюю комнату, и простерли свои владения до гостиной, оставив новой хозяйке лишь пятачок перед обеденным столом, дорожку к телевизору и дивану. Еще не пострадали пути в кухню. Это был единственный маршрут, который она проделывала ежедневно и многократно. А ведь раньше она очень любила ходить в лес по грибы и я (чем старше, тем, увы, реже) с удовольствием составляла ей компанию. Однако, после того, как бабушка покинула этот дом, и С. получила свой диабет на нервной почве и как следствие «диабетическую стопу», лес стал для нее недостижимой мечтой.
Ее пытались выводить на прогулку хотя бы во двор, но у С. всегда было несколько поводов избегать этого:
а) я совершенно не причесана
б) сегодня я неважно себя чувствую
в) сейчас начнется мой любимый сериал
г) я уже намоталась сегодня.
И почему эти отговорки всегда действовали?
Правда, изредка, ее все же удавалось вытащить на чей-нибудь день рождения и она, вырвав когда-то красивое, теперь же «еще приличное» платье из лап обнаглевшей моли, безропотно обряжалась в него, кокетливо красила губы, сооружала на голове пышную прическу с шиньоном в полном соответствии с модой…60-х. После чего восседала за столом, к месту и не к месту вставляя в общую беседу рассказы о детстве всех, кто сидел рядом, вгоняя их порой в краску смущения. Рассказы повторялись. За много лет их все уже знали наизусть, но исполнить ее коронный номер никто никогда не покусился.
Вот и все путешествия ее последних лет.
Все это осталось в прошлом. Уже три месяца как в прошлом… Я и раньше знала, что всегда любила ее. С детского любопытства, когда, засовывая нос в ее сумку, спрашивала «а что ты мне сегодня принесла?» - ведь у нее всегда был для меня какой-нибудь маленький сюрприз. И когда я, уже взрослая всегда приходила к ней с гостинцами, и она тоже радовалась им почти по-детски…
Так почему я вообще пишу это всё?
Да потому, что когда я узнала о её смерти, почему-то странное, почти праздничное настроение посетило меня. Я отогнала неуместные эмоции, оплакала усопшую, но долгое время смутное чувство, будто произошло что-то хорошее, продолжало возвращаться. Я мучительно вспоминала что же хорошего могло произойти, и опять с тяжелой совестью понимала – это потому что С. умерла. Я до сих пор очумеваю от собственной бессердечности, но некое потаенное пиратское чувство во мне ликует «Она наконец-то отправилась в путешествие!»
Жесть! Да?
